Нет, они нормальные люди. Если говорить о работе, о семье, еще о чем-то... Ненормальность начинается выше – когда речь заходит о политике. Или – о религии. Или – о народе... Истории... В общем – о "высоком". Здесь проиходит преображение: добрый и неглупый отец семейства (или мать) в один момент, буквально, в один превращается в... как бы это поаккуратней выразиться, в общем, превращается в очень недоброго и очень неумного человека.
Но это мало что сказать, что недоброго и неумного. Это вообще ничего не сказать. У такого человека оказываются инвертированы оценочные шкалы: он видит хорошее плохим, а плохое хорошим. Но и это не все. Картина мира у него оказывается даже не сплющенной, просто выдуманной – человек погружается в ирреальный, фантастический, несуществующий мир.
В этом мире он живет, действует, воюет с врагами, машет шашкой, защищает баррикады... И, естественно, не может думать. Ведь процесс думанья – это анализ той или иной реальности и конструирование тех или иных преобразований но опять-таки – реальности. А если реальности нет, если это выдуманная реальность?
Понятно, что говорить в этом случае бесполезно. Ты же говоришь о реальном. Но твоего реального в его мире искусственной реальности просто нет. У него свой мир, своя реальность... Как у гоголевского сумасшедшего. У алжирского дея под самым носом шишка; у всякого петуха есть Испания, она у него под перьями. Отличие только в том, что наш сумасшедший наровит вооружиться бритвой.
Чем жизнь в ирреальном мире чревата? Множеством неприятностей. Желаемое оказывается недостижимым, а попытки всё таки добиться своего оборачиваются синяками в лучшем случае. Чрезвычайно больно бьется проклятая палка.
Возможно ли излечечение? Во всяком случае – не быстрое. Особенно тех, чье безумие наиболее плотно. Впрочем, не надо прекраснодушия – рациональная психотерапия здесь вообще беспомощна, слова не помогают.
А что помогает? Говорить об этом даже не хочется. Мы знаем, что помогает от такого рода массового безумия. Знаем на примере гитлеровской Германии, когда страну усмиряли военной силой. Знаем и на примере СССР, который просто сгнил изнутри, когда никто из совграждан уже не хотел жить такой жизнью.
Но меня интересует другое. Как такое вообще могло случиться? Ведь я знаю этих людей. Это был мой самый близкий круг. Мы читали одни книги, бегали на одни выставки, часами, а иногда и сутками простаивали в одних очередях, чтобы посмотреть Бергмана или Вайду, ходили в одни походы, ездили на одни КСП, пели одни песни, слушали одну музыку... Мы в равной степени страдали от советского антисемитизма и равно ненавидели любую ксенофобию. Антисемитов же просто за людей не считали. Мы вообще одинаково видели мир: одни и те же вещи любили, над одними и теми же – смеялись, на одними – плакали, одними и теми же восхищались... Это были не отбросы общества, это была советская элита, сливки...
Как же случилось, что сегодня для них, для этих людей русские антисемиты, русские нацисты, черносотенцы, духовные наследники тех, кто убивал их дедушек и насиловал их бабушек, те, с кем еще тридцать лет назад они не только за один стол не сели бы, кто не считал и не считает евреев за людей, так же как и евреи не считали черносотенцев за людей, как же случилось, что сегодня они стали с черносотенцами духовными братьями? Что их души стали так близки друг к другу? Что теперь у них одни кумиры (хоть тот же Трамп), одни враги (проклятые интеллигенты, которых в России называют либерастами, а здесь – леваками)? И одни способы решения жизненных проблем – "Чемодан, вокзал, и дальше только конечная станция поезда разная: у одних – Израиль, у других – Иордания": убрать инородцев, окончательно решить вопрос (только они хотят окончательно решить наш вопрос, а мы – арабский).
Как такое вообще могло произойти? Я не знаю ответа. Бытие определяет сознание? Но разве не страшным было наше бытие там, где постоянно щелкал бич "У, морда жидовская!"? Но не было у нас там ксенофобии. Откуда она взялась здесь? Почему очень добрые стали очень злыми? Очень умные – очень глупыми? Очень чуткие – мало сказать, что глухими?
Да, нет – я знаю ответ. Но не скажу. Здесь не скажу...