Идея запугать террористов очень популярна в определенных и отнюдь не узких кругах. Смерти смертники вроде бы не боятся. Так давайте запугаем их бедами для родственников. Или похоронами вместе со свиньями. Или еще чем-нибудь.
Вопрос, на самом деле, научный. Вопрос психологического исследования – исследования мотивационно-ценностной структуры личности террористов. Проводятся ли такие исследования – не знаю, но, думаю, что вряд ли. Не видно результатов – понимания психологии террористов. Наоборот, те, что видны, отдают заведомым непрофессионализмом – "кухней". Вот так, на кухаркином уровне и решаются важнейшие вопросы современности – от путинского "мочить в сортире" до бушевской "войны с террором".
Не имея на руках данных эмпирических исследований, и я могу быть только умозрительным. Но даже умозрительный анализ показывает, что психология террора весьма сложная – гораздо сложнее наивности антитеррора.
Что дело здесь не простое, что дело здесь не в примитивности психики, видно уже по длинному списку евреев-террористов, скажем, в царской России. Это не были примитивные ребята. И остановить их было совсем непросто.
Прежде всего, нужно понимать, что ценность благополучия и даже жизни для террориста не на первом месте. Отнюдь не на первом. На первом, как легко понять – ценность, или точнее сверхценность определенной идеи. Сейчас неважно – какой. Важно, что есть идея, которой террорист верно служит и по отношению к которой является рабом. Что это за идеи? В этом следует разобраться хотя бы отчасти.
Многие сторонние наблюдатели уверены, что расставаться с жизнью террористов заставляет мечта о свободных половых сношениях с райскими девственницами. У меня нет эмпирических данных, чтобы утверждать обратное, но сама гипотеза выглядит более чем уязвимой. Девственницы есть не только в раю. И, чтобы овладеть ими, земными девственницами, совсем не надо взрывать себя. Нужно делать нечто совсем другое. Да и изучение личной истории террористов не дает оснований считать всех их сексуальными маньяками, у которых половое влечение доминирует над остальной мотивационной сферой. Во всяком случае, не видно никаких оснований, чтобы голословно атрибутировать причины террористической активности к стремлению удовлетворить половое влечение.
Другая популярная гипотеза – террористы очень озабочены благополучием своих близких, и, если они будут знать, что близким грозят неприятности, они не будут совершать терактов. Насколько это предположение верно? Для какого процента террористов знание о неприятностях для их близких будет существенным тормозом? Для 10%? Для 50%? Для 90%? Опять-таки нужны эмпирические исследования. Но и без них понятно, что процент этот едва ли будет очень высоким: люди, своей жизни не жалеющие, близких не жалеют тем более. Примеры советских партизан, революционеров и всякого рода подпольщиков показывают, что жалость к близким из тех, кто себя не жалеет, мало кого останавливает.
Следующая гипотеза. Террористы стремятся к уважению со стороны членов своей референтной группы. Здесь широкая группа мотивов: от посмертной славы и памятников до действий под влиянием внушения со стороны "уважаемых людей". Особенно популярно мнение, что террористы – это такие зомби, которым внушили, запрограммировали их, и вот теперь они стали такими бездушными ходячими бомбами. Опять-таки – гипотеза нуждается в проверке: насколько это так, а главное – на сколько часто это так: в 1% случаев, в 10%, в 90%, в в 99%?..
Проверок таких мы не проводим, но располагаем определенным историческим материалом. Те же русские террористы, партизаны, подпольщики... Были ли они зомбированы? И в какой степени? А борцы за государство Израиль – люди Иргуна, Лехи?.. Что – это были зомби? Нет оснований так считать. Совсем нет. Явно просматривается другая мотивация.
Есть и еще одна группа мотивов, о которой борцы с террором терпеть не могут говорить. Это служение идее.
Почему терпеть не могут? Потому что иначе нужно было бы противника уважать. А уважать его страшно не хочется. Уж лучше выдумать себе взрывающегося идиота, но при этом любящего мамочку, или сексуального маньяка, чем разрешить террористу быть идейным борцом.
Но, оставаясь в рамках научной беспристрастности, мы должны рассмотреть и этот мотив. И снова определить, как часто он доминирует: в 1% случаев, или в 0,01% (один на десять тысяч), или в 10%, или в 90%?
Еще один мотив – банальная ненависть. Реакция на поведение будущих жертв будущих терактов. Точно так же, как многие из нас ненавидят террористов за их теракты, многие террористы ненавидят нас. Поубивал бы!.. Выселили кого-то из дома, разрушили дом, убили... Всё это ведет к ответной ненависти. И здесь тоже нужны цифры: сколько процентов террористов – террористы от ненависти: 10% или 90%?..
Вот такие задачи стоят перед исследователями. И задачи эти легко решаемые, причем с затратой средств в тясячи, если не в миллионы раз меньше, чем тратится на анти-террор. Не поэтому ли бенефициары борьбы с террором так не хотят делиться? Не знаю.
Но определенно – не только поэтому. Есть и другая, и более веская причина: эмоциональная. Любые разговоры о мотивах террора в среде жертв террористов воспринимаются сверхэмоционально. Говоря проще – начинается визг. Это относится не только к Израилю. В РФ, в США (после 9/11) всё то же самое. Так что дело здесь не в том, что мы не можем разобраться в психологии террора. Дело в том, что не хотим. Одним так выгодней, но большинству – проще эмоционально. Выпустил пар, и можно жить дальше. Пусть и в страхе новых терактов. А впрочем – какой там страх? Люди привыкают ко всему. Есть риск погибнуть в автокатастрофе, есть – в теракте, от всего не убережешься... И люди живут. Так работают защитные механизмы психики.
И всё бы здесь было нормально, если бы не одно: когда на террористическую угрозу нет адекватного ответа, она начинает расти. Не быстро. И даже не всегда поступательно – иногда на время терроризм как бы сам собой стихает. Но в целом, угроза растет. Ненависть копится и ищет выхода. И, естественно, находит.
Мы любим прятать голову в песок и больше, чем террористов, не любим этой самой головой думать. И в результате деремся с фантастическим, придуманным нами тупым маньяком (но любящим мамочку), а не с реальными людьми. Политиков здесь еще можно понять – они на этом делают себе политические карьеры. Но для нас это – чистое самоубийство. В смысле, что старики, конечно, успеют умереть, а вот в отношении их внуков ситуация куда менее безоблачна.