Ну, в самом деле – как? Я мог бы привести пару цитат: был когда-то один человек, предупреждал... Но вы мне скажете, что это – гойские штучки... И неважно, что человек был евреем. Были и другие, прославленные потом в веках самими евреями евреи, и они тоже предупреждали. Но и их при жизни не слушались. Это потом их пророчества вписали в Танах.
Я мог бы рассказать, что нераскаянный грех оборачивается неминуемым наказанием. Но зачем? Вы же и без меня это знаете. Об этом половина Торы: грехи, наказания, искупления, покаяния... На то у нас и Йом Кипур. Всё мы знаем. Только каяться не любим. Так разве что – для проформы, за мелочи. Вроде – забыл помолиться. Или с кашрутом что-то не так. А за крупные грехи мы не каемся. Мы их не видим...
Я мог бы как психолог объяснить и как всё это работает. Как неосознанное чувство вины разъедает душу, лишает самоуважения и в результате делает слабым. И наоборот – как у обиженного растет чувство неотомщенной обиды, наполняя его яростью и делая в конце концов божьим бичом для обидчика. Только и тогда вы не отнесете мой рассказ к себе: это всё верно теоретически, но при чем здесь мы?
Я мог бы объяснить – при чем. Мог бы напомнить о нашей судьбе. Но вы не захотите вспоминать. Еще бы – галут, годы позора, сейчас всё другое...
Я мог бы в конце концов и сам бы начать пророчествовать. В духе "ясно вижу Трою павшей в прах". Тем более, что я ее такой, в самом деле, вижу. Но вы просто объявите меня сумасшедшим. И по-своему будете правы: кто же декламирует перед глухими?
Лучше я просто расскажу. История-то простая.
Мы запарковались без всяких проблем: чудо – в Иерусалиме, пусть и на окраине, нет бело-голубого проклятия водителей. И место нетрудно было найти. Запарковались и пошли вверх. Широкая улица. Ухоженные дома. Слева тянутся талмуд-торы и ешивы. Множество детей – от 5 до 17 лет. Все одеты как положено ортодоксально-ультраортодоксальным детям. И не бедно: не донашивают за старшими братьями, все новенькое...
Славные такие детки! Вот мальчик в кипе, лет семи вылез из окна на закрывающую окно половинкой лиры решетку: смотрит на улицу, как птичка из клетки. А вот весело гудят на переменке ученики ешивы. А вот спортплощадка: ребята постарше гоняют мяч. Еще спортплощадка. Еще. Вот девочки возвращаются из школы. Такие лапочки!.. Вот пятилетняя сестра за руку ведет домой трехлетнего брата...
Солнечная улица, опоясывающая холм. Вот длинный забор с объяснением, ЧТО здесь будет построено. На трех языках: иврите, английском, испанском – строят для евреев из Венесуэлы...
А вот и психиатрическая больница. Известная своим вкладом в лечение пророков. Для их болезни и название есть – "иерусалимский синдром". Помните Танах: кто там у нас страдал этим синдромом?..
А за забором больницы виднеются какие-то старые дома. Контраст со всеми остальными, новыми, только построенными, теми, что с иголочки... А рядом с больницей еще одна, очень богатая, многоэтажная, изукрашенная ешива. Решетки на окнах в виде могендовоидов. И тоже построена латиноамериканцами. Об этом и надпись на испанском по всему многоэтажному фасаду: такие-то и сыновья в память родителей.
Всё дышит покоем, благополучием, радостью, даже счастьем...
Без двух месяцев 69 лет назад здесь разыгралась страшная трагедия.
Настолько страшная, что документы о ней засекречены и сегодня – как наносящие ущерб безопасности Израиля. Я верю засекретившим: раз говорят, что наносят ущерб, значит, так оно и есть – наносят.
Что же там, в этих документах такое? Мы знаем об этом в нескольких версиях: версии пострадавших, версии нескольких международных наблюдателей и в версии тех, от чьих рук пострадали пострадавшие. В последней, естественно, всё сглажено до предела...
Но – вот что существенно – и эта, апологетическая, всё оправдывающая версия – страшная. Чуть включить воображение, представить, КАК это было – и волосы дыбом...
Но это так, вообще. У нас волосы на месте, лежат как положено. О тех событиях знает каждый, но никто их не стыдится. Наоборот, почти все – гордятся. Про памятные знаки, раскаяние, просто сожаление, хотя бы жалость – ничего этого нет. И быть не может.
Возвращаемся к машине. Снова всматриваюсь в лица прохожих и понимаю, каким абсурдом им покажется то, что я завтра буду писать. Чем-то из совершенно параллельной вселенной. В лучшем случае – антисемитизмом. А так – просто бредом. Сумасшедший... Иерусалимский синдром...
А ведь и в самом деле... Перед глазами крутятся фото. Всего за несколько лет до той трагедии. Голая женщина обнимает голую девочку. Через минуту их не будет. Это Бабий Яр. Толпа гонит другую голую девушку, почти девочку. Это Львов, несколькими месяцами раньше. Обтянутые кожей скелеты – один из лагерей смерти. Да, что там говорить – разве вы не помните?
Представьте себе на месте Бабьего Яра футбольное поле. Или факультет философии имени пусть не Геббельса, пусть только Ницше. Или даже всего только консерваторию имени Вагнера...
Не кощунствовать? Хорошо. Не буду. Нас убивали не только немцы. Немцы свою чащу выпили и кажется в своем большинстве протрезвели. Но нас убивали и поляки, и литовцы, и украинцы... Убивали ни за что. Просто потому что мы есть. Как же трудно идет сегодня раскаяние к ним!.. Но идет. То одна пьеса, то другая книга, то третий фильм – и из под многодесятилетнего запрета выходят страшные страницы польской истории. Литовской истории. С Украиной пока всё много сложнее, но какое-то движение есть и там...
Но им всем проще. Они были "всего только" соучастниками преступления немцев. Преступления, про которое миру рассказали всё и давно. А мы? А мы соучастниками не были. Мы были сами по себе. Свои собственные.
И вот на солнечной улице, где все залито покоем, я вижу совсем другую картину. Страшную картину возмездия. Где эти самые чУдные детки, ну, может быть, если им повезет, не они, а их детки, которые, конечно же, будут такими же чУдными, пьют чашу, что налили им прадедушки, а донесли до них дедушки и папы. Я вижу эту гернику почти воочию, ею наполнен спокойный теплый воздух иерусалимской окраины, она соткана из воздуха...
Но точно так же я вижу воочию, и уже не каким-то там мистическим зрением, а просто наметанным глазом психолога, и то, что для прохожих, для жителей этого благодатного места увиденного мной нет и быть не может. И ничего объяснить им невозможно. И что ни о какой памяти, ни о каком мемориале скорби здесь не то что говорить, но и думать невозможно.
Совсем рядом мы возвели памятник своей скорби. Но понять, что наш святой памятник оскверняется нашей же беспамятностью по соседству, мы тоже не можем. Не можем органически. И говорить об этом нет смысла.
Тогда для кого я всё это пишу? Если не можем понять органически?
Я вам скажу для кого. Конечно, не для учителей и учеников прекрасных талмуд тор и ешив на улице рава Катценелбогена. И не для жителей улицы Каблан. Я пишу это для других израильтян. Для тех, кто может понять. Сколько нас? Не знаю.
Зачем я это пишу? По самой простой причине. Чтобы предупредить того, кого подстерегает смертельная опасность. Не сделать этого, когда сам об опасности знаешь, – преступление.
Можно ли предотвратить опасность? Можно. И очень просто. Нужно "всего-то только" осознать и раскаяться.
Способны ли мы на это? ВСЕ не способны точно. Беглого взгляда на лица прохожих с моей солнечной улицы достаточно, чтобы понять: о всех и говорить нечего. Но кто-то, может быть, и способен. Вот для вас я и пишу.