Большой эпиграф из галичевского "Кадиша":
Когда-нибудь, когда вы будете вспоминать имена героев, не забудьте, пожалуйста, я очень прошу вас, не забудьте Петра Залевского, бывшего гренадера, инвалида войны, служившего сторожем у нас в "Доме сирот" и убитого польскими полицаями во дворе осенью 1942 года.
Он убирал наш бедный двор,
Когда они пришли,
И странен был их разговор,
Как на краю земли,
Как разговор у той черты,
Где только "нет" и "да" -
Они ему сказали:"Ты,
А ну, иди сюда!"
Они спросили:"Ты поляк?"
И он сказал :"Поляк".
Они спросили:"Как же так?"
И он сказал:" Вот так".
"Но ты ж, культяпый, хочешь жить,
Зачем же , черт возьми,
Ты в гетто нянчишься, как жид,
С жидовскими детьми?!
К чему, - сказали, - трам-там-там,
К чему такая спесь?!
Пойми, - сказали, - Польша там!"
А он ответил:"Здесь!
И здесь она и там она,
Она везде одна -
Моя несчастная страна,
Прекрасная страна".
И вновь спросили:"Ты поляк?"
И он сказал:"Поляк".
"Ну, что ж , - сказали,- Значит, так?"
И он ответил:"Так".
"Ну, что ж, - сказали, - Кончен бал!"
Скомандовали:"Пли!"
И прежде, чем он сам упал,
Упали костыли,
И прежде, чем пришли покой
И сон, и тишина,
Он помахать успел рукой
Глядевшим из окна.
Я не буду сегодня оригинален: я полностью разделяю еврейское негодование по поводу нового польского закона. И дело, конечно, не в том, что Освенцим был немецким, а не польским лагерем. А – в том, что огромное множество поляков вполне сочувствовало Холокосту. И принимало в нем посильное участие. А еще больше оставались преступно равнодушными. Поляки справедливо негодуют, что Сталин позволил Гитлеру утопить в крови Варшавское восстание. Но за год до этого они ничего не сделали, чтобы помочь восстанию в Варшавском гетто: кажется Армия Крайова передала туда пару пистолетов в качестве помощи. Кровь стынет, когда читаешь сегодня о том, как чудом вырвавшиеся из гетто искали помощи у крестьян и что они находили. Да, было несколько тысяч праведников мира. А сколько сотен тысяч, если не миллионов, было не праведников? И где чувство вины? Даже высочайшие из поляков, такие как Анджей Вайда, не смогли найти в себе душевной силы, чтобы заклеймить эти злодеяния. Прожив с евреями бок о бок не менее пятисот лет, поляки не излечились от антисемитизма. И покрыли себя несмываемым позором соучастия в Холокосте. Не все, конечно, не все. Но – большинство. И никакого раскаяния. Что-то тронулось в последние годы. Но мало. Очень мало. В этом отношении главные злодеи – немцы – смотрятся сегодня гораздо лучше. Они излечились или почти излечились от этой чумы. В польском обществе она живет. Как, к слову, и у восточных соседей Польши. Довелось мне недавно побывать в Литве, 30 лет не был, изменилась Литва до неузнаваемости, но раскаяния перед евреями не прибавилось. И от украинских националистов тоже и намека на раскаяние слышать мне не приходилось. То же и в Польше. Может быть, чуть-чуть было лучше, но закон сегодняшний всё это улучшение перечеркнул. Ни соглашаться, ни одобрять такую фальсификацию истории и такое самообеление нельзя. Как сказал Галич в том же "Кадише", грязь есть грязь, в какой ты цвет ее ни крась. Как нельзя обелять Катынь или пакт с Гитлером, точно так же не может быть оправдания и у соучастия поляков в Холокосте. И наше негодование здесь вполне естественно и оправдано.
Но только... Только вот какая штука есть, которую мы в отличие от нашей боли знать не хотим. Мы ведь сами оставили в душе другого народа раны, отнюдь не менее тяжелые. То есть, понятно – душа-то чужая, она не болит так, как своя. Одно дело – своя боль, другое – чужая. Это всё понятно. Но ведь чужая боль не меньше нашей. Им же так же больно. И так же, как мы не сможем простить полякам, или литовцам, или украинцам, пока они не покаются, как покаялись немцы, точно так же и нам не смогут простить ни через поколение, ни через два те, кого обидели мы.
Вот этого нам в массе понять невозможно. Какие могут быть сравнения? То же мы, а то – они! Нормальная логика четырехлетнего ребенка...